Определение Ю. Лотмана "между вещью и пустотой" представляет собой универсальную философскую формулу, идеально приложимую к натюрмортам Галины Каковкиной. В картинах "тихой жизни" (still life) абсолютная неразличимость ("пустота" и "немота") пространства развертывает свое содержание через вещи. Тайна этого безмолвия и неподвижности, подобно зеркалу отражающая видения макрокосма, обладает невероятно притягательной силой для художницы. Поэтому именно этот жанр занимает главное место в иерархии ценностей, которую она установила для своего искусства. Свойственные ее мироощущению антиномии чувственного и сверхчувственного, реального и визионерского, эмоционально-женственного и интеллектуально-мужественного стали основой кристаллизации художественной концепции натюрморта.
    На горизонтальной плоскости, параллельно границам холста (как на сцене) по законам живописной номинации появляются немногочисленные предметы — персонажи: горшок, кувшин, драпировка, несколько плодов или букет цветов. Среди них главную роль играет сосуд. Черный, реже красный, он наделяется свойствами универсального образа, сущность которого многопланова по структуре и многослойна по смыслу. Неизменная приверженность Каковкиной к изображению одних и тех же мотивов объясняется глубоко осознанным стремлением к утверждению в искусстве Вещи: в архетипическом значении, философском понимании и исторической ценности. В этом она близка Г. Гадамеру, утверждавшему, что современный промышленный мир не только вытеснил зримые формы культа и ритуала, но разрушил и самую Вещь в ее существе. Вещей устойчивого обихода, которые несут в себе опыт, не допускают замены, вокруг нас уже не осталось. Каждая стала лишь деталью. Тотальному процессу "развеществления" Каковкина противопоставляет в своих картинах предмет, явленный как Вещь — средоточие возвышенного и земного. Отношение к Вещи, веществу у нее отличается онтологической весомостью, бытийной значительностью и властно-заклинательными интонациями, что восходит к идеям М. Хайдеггера и ведет глубже, к духу Традиции. Вещь как средокрестие немотствующей Земли и осеняющего Неба. Отсюда происходят лапидарные формы и величественные пропорции ее "горшков", хранящих тайны ритуала.
    Каковкину мало интересуют материальные свойства изображаемых ею черных сосудов, ибо материя, из которой они состоят — конечна и временна, в то время как форма Вещи бесконечна и абсолютна. Так "горшки" и "кувшины" превращаются в знаки, а их элементарная и одновременно таинственная экспрессия воспринимается двояко: как герметически плотная поверхность, и как бездонное сияние — прорыв недр. Черная плоскость вещи — это неколебимая в своем "обете молчания" Преграда, предстающая как посредник между явленным и скрытым. В символике черного цвета вычитывается запредельная глубина Безосновного, о котором знали мистики.
    Вместе с тем ассоциации вокруг черного приводят художника к особому пониманию красоты и поэзии тени. В европейской традиции от Дионисия Ареопагита, Леонардо да Винчи до Мартина Хайдеггера тень осознавалась как явное, хотя и непроницаемое свидетельство потаенного свечения. Тени, уходящие в сердцевину черного сосуда, темным ореолом окружающие лепестки цветов, мерцающие на границе красных и белых кувшинов, олицетворяют поэзию невидимого. Средствами живописного языка Каковкина раскрывает амбивалентную сущность Вещи, сотканной из явного и тайного, постижимого и недоступного, видимого и незримого.
    Предметы созерцания Галины Каковкиной — знаки, архетипы Вещи. Среда обитания предметов в ее натюрмортах — метапространство — Пустота. Разумеется, под "пустотой" она понимает не какую-то отрицательную пустоту, беспредметность, остающуюся равною себе, не пустую пустоту, не ничто, а пустоту как вмещающую и впускающую открытость. Но отношение "Вещь — Пустота" — это единство, связь и противоборство, в котором слышится великий голос драмы мироздания. Вещь становится (или жаждет стать) активной стороной, вытесняющей пространство, погружая его в непроницаемую темноту своего существа. Но и пространство стремится поглотить вещь, растворить ее в своем сиянии, опрокинув в нее голубизну неба, мерцающие воды моря, холодный свет луны. Здесь, на пересечении начал всех стихий — Неба и Земли, Огня и Воды, рождается пластическая космогония натюрмортов Каковкиной.
    Основным структурным элементом композиции картины — экспозиции предметов — становится Окно. Через Окно открывается просветленная пустотность Неба. Окно, в духе иконической традиции объединяет малые миры и "абсолютное пространство", через него чувственный взор может созерцать запредельное. Per visibilia ad invisibilia (от зримого к незримому).
    Для искусства Галины Каковкиной характерно особое внимание к духовному аспекту творчества, склонность к языку символов, требующих интерпретаций и способных, таким образом, выявлять глубоко сокрытое. В каждом творческом жесте художника ощутимо влечение к теням сакрального мировоззрения. Поэтому образный и интеллектуальный сплав, вычитываемый из ее картин, остается в чем-то загадочным и неоднозначным.